"Гундоровский барин"

     В 1880 году Михайловский, ставший к этому времени уже семейным человеком, приезжает в Самарскую губернию, где приобретает имение возле деревни Гундоровка. На «гундоровский» период приходится 23 года его жизни.
     Отгороженная от мира бездорожьем, забытая всеми, кроме помещиков, купцов да полиции, в глуши лесов и благодатного степного раздолья затерялась вечно голодная, нищая Гундоровка (в произведениях Гарина - Князевка). Горбясь полураскрытыми крышами, сиротливо прижалась она к глинистому склону холма, серая, убогая, словно бы сжавшаяся в комок от осознания собственной ничтожности.
     К моменту приезда Михайловского гундоровские крестьяне были безземельными. У них был только выгон для скота, да и тот принадлежал помещику. Ему же принадлежала и все пахотные угодья.
     «Курице негде ступить было, - вспоминали старики-колхозники, - кругом приволье, а мы как острожники». Даже сельское кладбище принадлежало помещику, так что далеко не в шутку мужики говорили Гарину, что они всегда помещиковы: и при жизни, и после смерти. Истерзанные бесконечными поборами, крестьяне дошли до крайней степени разорения. На пятьдесят дворов деревни - пять-шесть зажиточных хозяйств, остальные же неведомо как и каким чудом сводили концы с концами. Многие семьи нищали на нет, вымирая от болезней и голода. Всё это усугублялось ещё и страшной темнотой крестьян, прочно жившими в их сознании суевериями. Словом, Гундоровка второй половины XIX века была типичной некрасовской деревней  «Подтянутой губернии, уезда Терпигорева, Пустопорожней волости».
     Реформа 1861 года не облегчила положения крестьян - она лишь обострила противоречия между трудом и капиталом в деревне. Увеличилось число тех, кто наживался за счёт хлеборобов, страшнее стали поборы. Помещик, сдавая землю в аренду, драл с крестьян уже не три, а семь шкур - и блюстители порядка, жандармы и земские начальники, ревностно помогали ему в этом.
     И вот сюда, в обездоленную, задыхающуюся в тисках нищеты и бесправия Гундороку, в 1880 году приехал будущий писатель.
      Что же привело инженера Михайловского в нищую деревню? Ответ на этот вопрос можно найти в воспоминаниях А.М. Горького. «У него всегда были в голове широкие проекты, - писал он, - и, пожалуй, чаще всего он говорил: «Надо бороться» [М. Горький, Собр. Соч. в 30-ти томах. М., ГИХЛ.1952, т.17, с.79.]
     Ещё более определённый ответ на этот вопрос можно найти у самого Гарина-Михайловского. «Главная цель - улучшение благосостояния крестьян», - так писал он, раскрывая смысл своего переселения в деревню.
     На практике свою задачу в деревне Гарин-Михайловский видел в просвещении крестьян, в обучении их научно обоснованным методам ведения хозяйства и передовым по тому времени приёмам полеводства, во внедрении на гундоровских полях новых доходных технических культур (подсолнечник, чечевица и мак), в облегчении жизни крестьян путём повышения оплаты их труда, а также материальных воспомоществований из своего бюджета.
      Впервые в Самарской губернии он заменил трехпольную систему многопольной, занялся травосеянием и произвёл обмолот мокрых хлебов. Обладая глубокими знаниями в инженерном деле, он применил в сельском хозяйстве много новой техники, привез из Германии усовершенствованные плуги, построил водяную молотилку, маслобойку, постоянно заботился об улучшении пород животных.
     Задавшись целью улучшить материальное положение крестьян, он энергично берется за дело.
     Из воспоминаний жены писателя Надежды Валерьевны: « Когда мы приехали в Гундоровку, в деревне было всего пятьдесят дворов. Пять семей из них были зажиточные «богатеи, кулаки», как их называли, все же остальные крестьяне жили очень бедно, беднее всех окружающих деревень. Ознакомившись с положением гундоровских крестьян, Николай Георгиевич принял их интересы близко к сердцу и задался целью поднять их благосостояние».
     Николай Георгиевич не жалел, что променял свое инженерно-строительное поприще на несравненно более скромное. Он считал, что для служения миллионам найдется много других сподвижников, а вот помочь гундоровским крестьянам не мог больше никто. Его самой заветной мечтой было хотя бы под конец жизни увидеть счастье этих трех- четырех сотен заброшенных, несчастных гундоровцев.
     Человек разносторонне даровитый, он был необыкновенно добр, чуток, отзывчив. Делать добро для него было столь же естественным, как дышать воздухом: он помогал беднякам, заботился о лечении больных, значительно повысил оплату труда наемным рабочим, организовал скупку хлеба, приобретение семян, закупал свиней значительно дороже своей цены, участвовал в строительстве новых домов, давал ссуду деньгами, особенно помогал увечным, вдовам и солдатским женам.
      Из воспоминаний жителя села Гундоровки Егора Сергеевича Лайченкова: «Семья наша голодала: семь ртов, а земли - всю чапаном накроешь. Гарин узнал нашу беду. И вот однажды пришел к нашему отцу, мы с брательником решили: ну, раз Николай Егорыч приехал, будет добро, так и вышло. Он уговорил отца отпустить нас на работу, а ведь, откровенно говоря, в нас он не испытывал никакой нужды. Просто надо было спасать от неминуемой гибели семью. Наутро мы пошли на работу. Объездчик Карташев, срамник, матершинник, встретил нас руганью. Я испугался - и бежать, как раз тут и подъехал Николай Егорыч, он догнал меня, погладил по голове и вернул обратно. Работа была такой: я разносил женщинам-пропольщицам воду, а брат Ваня записывал рабочих. Так я начал работать. Мне и брату платили по 20 копеек. Семья наша вздохнула, и голод уже не угрожал нам».
     Гарин помогал не только гундоровским мужикам, но и жителям окрестных деревень: Успенки, Садков, Липовки, Боровки, Гнездино, Дементьевки. Никто из обратившихся к Гарину ни разу не услышал от него отказа. Страшным бедствием для крестьянской бедноты были пожары, иногда уничтожавшие целые деревни. Об одном таком пожаре, разразившемся в Гундоровке, как о трагедии сельских жителей, упоминал Гарин. Спустя годы, гундоровские старики, среди которых были и пострадавшие от того самого пожара, в своих рассказах подчёркивали, что эту унёсшею более 30 крестьянских домов стихию Гарин-Михайловский воспринял как личную трагедию. Подняв людей на борьбу с огнём, он сам был в первых рядах тех, кто отстаивал от пожара уцелевшие дома. Потом, стоя у пепелища в своей прожжённой шинели, он долго молчал, а после сказал плачущим погорельцам: «Сгорели не вы, а я. Вот где пожар!» - и показал на сердце. То, что это были не просто слова, он доказал делом: одним погорельцам помог деньгами, другим - лесом, третьим сам купил дома. И так было не только в Гундоровке. Когда в большом селе Успенка пожар уничтожил шесть домов, Гарин не только участвовал в его тушении, но и помог погорельцам восстановить утраченное.
     Всего за три года положение гундоровских крестьян изменилось в лучшую сторону. К этому времени Гарин смог добиться самой высокой урожайности зерновых во всей округе.
     Из воспоминаний жены писателя Надежды Валерьевны: « Их деревня уже не выглядела такой нищей и обездоленной: все ветхие избы были заменены новыми. Каждый двор имел необходимое для него количество посевной земли, и, кроме того, как мужчины, так и женщины имели постоянный хороший заработок при нашем хозяйстве».

     О том, с какой любовью и уважением сами крестьяне относились к «доброму барину» говорит тот факт, что после  революции 1917 года, в 1921 году (на тот момент Гарина-Михайловского уже 15 лет как не было в живых), крестьяне деревни Гундоровка прислали письмо его жене Надежде Валерьевне. В нём они просили её приехать и поселиться у них. Писали, что фруктовый сад, посаженный Николаем Георгиевичем в первые годы их жизни в деревне, приносит хороший доход, и они сдают его за 500 руб. в год. Эту аренду гундоровское общество решило передать вдове писателя - нотариальным порядком, т. е. перевести арендную плату на ее имя, - чтобы она была пожизненно обеспечена доходом с этого сада.
     Из воспоминаний жены писателя: «Предложение крестьян я не приняла, но оно мне было очень дорого и приятно, как доказательство сердечного отношения гундоровцев ко мне и к памяти Николая Георгиевича».
    В неурожайные годы Гарину доводилось выплачивать подати за бедноту целых деревень. Он открывал у себя столовую, где кормил голодных. Дом его всегда был открыт для крестьян, и они несли сюда свои беды и нужды.
     В Екатериновке жила бедная вдова Ксения Тарасова, в одиночку тянувшая девять детей. Когда о ней узнал Гарин, то передал ей деньги и двадцать пудов пшеницы. 
   Достаточно удачными были и сельскохозяйственные опыты Михайловского. Вот компетентное свидетельство старшины Смольковской волости, куда административно входила Гундоровка: «...если говорить по-правде, то кому же другому отдать первую награду? От кого мы 20 лет учимся обихаживать землю? Кто завёл нам новые семена ржи, овса, кто научил нас сеять подсолнух, чечевицу, люцерну, клевер? У кого первый скот, кто даёт крестьянам больше доходу, кто высыпает в год по 40-50 тысяч рабочим? Куда, как в банк, идут за деньгами? Да все в ту же Князевку (Гундоровку)».
      Заботясь об улучшении скота в крестьянских хозяйствах, Гарин выдавал крестьянам по 50 рублей на каждого жеребёнка, родившегося от его племенных производителей. Ежегодно трудившиеся у него сезонные рабочие получали по 40-50 тысяч рублей, а крестьяне на протяжении 20 лет, вплоть до разорения Гаринского хозяйства, имели заработок больший, чем у соседних помещиков.
      Владелец крупного мукомольного производства сергиевский купец первой гильдии Юшков вёл широкую торговлю хлебом. Чтобы обойти местных скупщиков, дикующих цены на хлеб на самарском рынке, Юшков решил сам доставить партию хлеба в Рыбинск, минуя Самару. Гарин-Михайловский, войдя к нему в пай, вместе с ним повёз часть своего хлеба и хлеб гундоровских крестьян. Когда хлеб был продан, Юшков положил солидный куш в собственный карман, а Гарин привёз всю прибыль крестьянам.
     Заведуя изысканием и постройкой железнодорожной ветки от ст. Кротовка до с. Сергиевск Самаро-Златоустовской железной дороги, он отстранил подрядчиков, наживавших огромные барыши за счёт грабежа казенных средств и эксплуатации рабочих, создал выборную администрацию.
      В сочетании высокого строя души с деловитостью и хозяйственной практикой заключалась особенность творческой личности Николая Георгиевича. «Он был по натуре поэт, это чувствовалось каждый раз, когда он говорил о том, что любит, во что верит. Но он был поэтом труда, человеком с определенным уклоном к практике, к делу», - вспоминал A.M. Горький. Работа изыскателя все время толкала Гарина-Михайловского в гущу народной жизни. «Я в угаре всевозможных дел, - пишет он жене, - и не теряю ни одного мгновения....». «Я веду самый излюбленный образ жизни, - сообщает он Иванчину-Писареву, - шатаюсь с изысканиями по селам и весям, езжу в города... агитирую свою дешевую дорогу, веду дневник. Работы по горло...».
     Нельзя не отметить и того, что, занимаясь переустройством деревни и укреплением крестьянской общины, Гарин-Михайловский всё же находился в плену либерально-народнических взглядов.
     Это понимали, а точнее, нутром чувствовали те самые тёмные мужики, которым так искренне старался помочь Гарин-Михайловский. Понимали - и не всегда шли навстречу его благим намерениям, большинство из которых в конце концов потерпело крах. И этот крах был неизбежен не только потому, что субъективно честные, прекрасные порывы Гарина-Михайловского подчас не имели под собой реальной почвы, а базировались на недопонимании им истинных социальных причин тяжёлого положения крестьянства. И не только потому, что на каждом шагу они встречали яростное противодействие помещиков, кулаков, церковников и представителей официальных властей. Этот крах был неизбежен ещё и потому, что при всех своих прекрасных человеческих качествах Гарин был для крестьян прежде всего помещиком, пусть и добрым - но барином. А с барином, с помещиком у крестьян никогда не было ничего общего. Это хорошо понимали крестьяне, принимавшие от Гарина помощь и в то же время не доверявшие ему. Сам Гарин понял это намного позднее, с беспощадной правдивостью написав о том, что, пытаясь восстановить общинные порядки, он поневоле посягал на права крестьян, на их человеческое достоинство, и, следовательно, в своей деятельности в деревне «с ног до головы был крепостником». Писатель честно признавал, что программа его заключалась в том, чтобы «повернуть реку жизни в старое русло».
     Причины разорения помещичьего хозяйства Гарина спустя 20 лет после его приезда в Гундоровку следует искать не в неумении вести дела, хотя, как отмечала жена писателя, были у него и срывы, и ошибки, вызываемые часто слишком крутой ломкой устоев или вложением средств туда, где не было быстрой отдачи. Эти причины позднее увидел и честно написал о них сам Михайловский. В очерках «В сутолоке провинциальной жизни» он прямо говорит о том, что современная ему деревня решительно отвергла его намерения «повернуть реку жизни в старое русло», восстановить общину. «Я так действовал ровно до тех пор, пока вдруг какая то сила не отшвырнула меня и не разломала всю мою усердную работу в мгновение ока». «Какая то сила» - это реальная жизнь всё более капитализирующейся деревни, которую Гарин «в силу разных соображений» решил вернуть к изжившей себя общине.
      Немалую роль в разорении Гарина сыграли и его противники: церковники шельмовали Гарина и его начинания в глазах тёмных мужиков, соседи-помещики наушничали на него представителям местных властей вплоть до губернатора, а кулаки, в которых писатель видел наиболее злобных врагов беднейшего крестьянства, шли на прямое вредительство. Опасаясь укрепления финансового положения Гарина, они спалили его амбар, в котором было собрано 18 тысяч пудов семян подсолнечника. Его реализация принесла бы Михайловскому солидный доход, поскольку в те годы на российском рынке подсолнечник стоил в два раза дороже пшеницы.
      Не вина, а скорее беда Гарина-Михайловского состоит в том, что в условиях жестокой капитализации российской деревни большинство его благих деяний потерпело неудачу. Да и такая ли это неудача? Не будь её, не было бы и того Гарина-Михайловского, который навсегда вошёл в отечественную литературу правдивыми и страстными произведениями, посвящёнными жизни российской деревни и российского крестьянства. Произведениями, в которых он с предельной искренностью рассказал о своих пусть подчас ошибочных, но честных и поистине героических попытках изменить эту жизнь, хоть чуточку облегчить и улучшить её. Ценность этих неудачных попыток уже в том, что с беспощадной откровенностью освещённые самими экспериментатором, они в своё время многим раскрыли глаза на истинное положение дел в российской деревне конца XIX - начала XX века, а также на то, в какой тупик ведут пути, предлагаемые народу «друзьями народа». И в первую очередь - самому Гарину. В этом смысле Гундоровка была для него трудной и порой горькой, но необходимой школой. Той самой жестокой школой, которая помогла писателю-демократу избавиться от народнических иллюзий.
      Литература и источники
Галяшин А.А. Гарин-Михайловский в Самарской губернии. Самара: Издательство «ВЕК XXI», 2005. - 136 с.
Гарин-Михайловский Н.Г. Собрание сочинений в 5-ти томах. МГИХЛ, 1957, в 5 т.